Последний фуршет - Страница 44

Его бросили. Снова. Сперва мать, отдав свою любовь сестре, потом жена. Он не знает, кому она отдала предпочтение. И не собирается узнавать. Ее больше нет с ним.

Развод прошел без труда и быстро, как у пары, у которой нет детей. Квартира в Крылатском — его, Лиза не претендовала. И все остальное — он окидывал взглядом комнату — книги, шкафы — тоже. Ее вещи? Она прислала за ними, он отдал то, что она указала. Хотел послать ей орхидеи и аквариумы, но гонец сказал, что она об этом не просила.

Он распорядился ими. Оставил себе. Самое странное, Славик научился ухаживать за орхидеями и рыбками, и ему это нравилось. Он удивлялся — почему раньше не знал об этом? Он вообще теперь делал все, что прежде входило в обязанности Лизы, и находил в этом много приятного. Выходит, не такой уж он беспомощный?

Через несколько дней его позвал к себе Андрей Борисович и сказал:

— Тебе нечего делать в Москве. Твоя идея насчет угрей из Токийского залива меня взволновала. Я хочу, чтобы ты поехал туда, где их ловят, и следил, чтобы они напрямую из залива летели ко мне. Самые лучшие. — Славик молчал. — Я понимаю, что это тоже ее идея. Из вас двоих она была креативщицей, а ты исполнителем...

Славик открыл рот. Он хотел поспорить, сказать, что исполнителем всегда была Лиза. Потом осекся и промолчал. Это что же получится — она и исполнитель тоже?

— Я согласен, — ответил он.

— Еще бы нет, — фыркнул Андрей Борисович. — Я тебя знаю не первый год. И ты меня.

Это была правда. Андрей Борисович Головин работал в российском посольстве в Токио. Не самым видным чином, так, по хозяйственно-бумажной части, как сам говорил. Когда Славик оформлялся на стажировку, они познакомились. А вернувшись в Москву, Головин занялся ресторанным делом и охотно нанял к себе Славика. Он ценил его свободный, безукоризненный японский.

Славик почувствовал, как спало напряжение, которое давило в последние дни. Наконец-то за него и без него все решилось. Не надо каждый вечер приходить домой, где пусто, а вещи напоминают о Лизе. Все.

В квартире в Крылатском будет жить его коллега, который раньше срока вернулся из загранкомандировки и жилье которого еще не освободилось. Сдавая квартиру, Славик написал инструкцию, как ухаживать за орхидеями и рыбками. И даже сбавил цену за труды.

Все сложилось удачно.

Перед отлетом в Токио он нашел в компьютере адрес Такико, той девушки, с которой была знакома Лиза и чей отец ловит угрей в Токийском заливе.

Он прилетел в Токио и позвонил Такико. Они договорились встретиться.

Славик поднялся в скоростном лифте на смотровую площадку токийской телебашни. С высоты полутора сотен метров глядел на круглые, конусообразные, ступенеобразные здания из блестящего белого металла, светоотражающего стекла, матового бетона.

Голова шла кругом, и он закрыл глаза. А когда открыл, то уже различал широкие проспекты. В темноте ночи они походили на огненные реки от мощных, тяжелых гирлянд света. В них отражалась пляска реклам. Ему вдруг показалось, что там, внизу, нет места человеку. В том ирреальном мире нет места и ему.

Славик огляделся, испытав легкую панику, которую чувствовал часто с тех пор, как ушла Лиза. Он долго не мог в это поверить. Он успокаивал себя, что жена уехала на дачу побыть одна. Лиза говорила ему, что у каждого человека есть норма одиночества. Может быть, она захотела получить свою норму. Он не любил оставаться без Лизы, цеплялся за нее, как малыш... Но потом свыкся с фактом ее ухода, но не привык. Ему хотелось, чтобы она сейчас стояла рядом с ним, смотрела туда же, куда и он...

В его жизни похожее уже случилось, давно, но он не забудет ничего до конца дней... Когда мать отодвинула сына от себя.

... — Это твоя сестренка. — Лицо мамы сияло восторгом. — Тебе нравится? Ты будешь ее любить? — Она говорила с ним, как с малышом, который просил купить ему сестричку, и родители ее «купили» наконец.

Четырнадцатилетний, уже попробовавший все то, что и его приятели, хотя это далось ему с трудом и отвращением, но далось, он насмешливо смотрел на мать.

— Она... тебе не нравится? — спросила та.

— А что, у вас долго не получалось? — фыркнул Славик.

Он видел, как побледнела мать и торопливо оглянулась, беспокоясь, не слышит ли отец. Но отец не слышал. Он говорил по телефону. Славик не мог разобрать слова, но уловил интонацию безошибочно. Отца распирало от гордости.

— Славик, но мы... но я... мы все равно будем тебя любить. Как раньше... — проговорила мать, прижимая к груди младенца. — Наташенька и ты... Вы оба...

Славик почувствовал, как слезы подступили к глазам, и выбежал из дома. Он вернулся утром, с красными веками, от него пахло перегаром и чесноком.

Никогда больше он такого не позволял себе, потому что ему было плохо. А он привык, чтобы ему было хорошо. Привык быть единственным для того, кого он любит.

Когда ушла Лиза, к нему вернулось это чувство. Его снова бросили. Ему снова отказали в своей любви. И если с матерью было ясно — почему, то с Лизой — нет. Она никем его не заменила. Почему же тогда?

Славик снова огляделся и увидел, как к подзорной трубе, нацеленной на город, подошла девушка. Он видел таких сотни, тысячи, возле храмов и пагод, в музеях, на выставках. У нее, как у всех, рюкзак за спиной, металлический термос висит через плечо. В нем чай.

Позволив себе побыть праздными, они осматривают все, что попадается на глаза, и трогают без всякого смущения. Кормят карпов в монастырских прудах — Славик сразу вспомнил Лизины аквариумы и печально улыбнулся. Маленькие яркие рыбки вряд ли пришлись бы японцам по душе. Они уважают золотых карпов, которые олицетворяют силу и упорство — плывут против течения.