Но сейчас она открыла глаза и увидела, как за бордовой занавеской рыжеет солнце. Как хорошо, подумала Лиза, когда окна спальни выходят на восток.
Она потянулась, отбросила невесомое одеяло и закинула руки за голову. В доме тихо. А как может быть еще в таком доме? Только так. Но самое удивительное, что и в голове тоже тихо.
Она вспомнила, что случилось вчера, и засмеялась. Вот это схватка! Бедный Славик, как он переживет? Жена опозорила на весь белый свет и исчезла.
«Что ж, — подумала Лиза, — зачем ему такая жена?»
Лиза поглубже зарылась в мягкие подушки. Она может не вставать из постели. Ни-ког-да! Не отвечать на утренние вопросы мужа: где носки? где трусы? Не спрашивать его — ты взял бумажник? Ключи от дома? И дальше, как говорят, проблемы по мере поступления. Она запоминала, что он забывал, и прибавляла к перечню вопросов новый. Потому что, если он забудет что-то, придется бросить все и пробираться сквозь пробки, везти это, забытое.
Ей не придется выслушивать стенания о том, кто и что сказал ему и каким тоном.
Лиза засмеялась. Громко.
Как здорово, что он не знает, где она. Как хорошо, что он не знаком с Ксенией Петровной, а та видела его только на фотографии.
— Покажи-ка мне его фотографию, — попросила крестная, когда Лиза собралась замуж.
На той карточке они были сняты вдвоем: сидели, обнявшись, и улыбались в объектив.
— Т-а-ак, — сказала Ксения Петровна. — Изящная нижняя губа и небольшой изгиб — признак честности. Немного заостренный подбородок... — она умолкла, вглядываясь в карточку, — чуть выдается вперед, верно?
— Да, — сказала Лиза. Ей нравился его подбородок, и она часто целовала в него Славика.
— Как и у тебя, между прочим, — Лиза вздернула свой, позволяя рассмотреть как следует, — указывает на импульсивность. Лоб выпуклый, череп закругленный, кстати, лоб высокий. Форма головы годится для людей семейных. Но... они любят домашний уют и заставляют свою половину работать на них.
Лиза засмеялась. Она была готова.
— Но у тебя самой — лоб выше. — Ксения Петровна сдвинула очки, желая получше рассмотреть Лизу. — Признак активности. Тебе захочется во все влезать.
— Что еще?
— Спроси лучше, чего я не вижу, — усмехнулась она.
— Чего же?
— Я не вижу массивных нижних век...
— А что они означают?
— Большую потенцию, — сказала Ксения Петровна.
Лиза скривилась.
— Это не обязательно, — бросила она. — А что еще вы скажете про меня?
— У вас обоих я не заметила трепещущих широких крыльев носа... — произнесла крестная тоном гадалки. — Они указывают на сильный темперамент, необузданный. И не только...
— А еще на что?
— На вероятность донжуанских похождений.
— Так это здорово! — воскликнула Лиза. — Я буду спокойна за него, а он за меня.
Ксения Петровна посмотрела на нее и усмехнулась:
— Все хорошо в меру...
Лиза слегка обиделась на слова своей крестной.
Сейчас, вспоминая о том давнем разговоре, она подумала, что в чем-то Ксения Петровна оказалась права. Если честно, Лизе не хватало, в последнее время особенно, его желания... Но она гнала от себя собственное...
Лиза наконец села в постели. Увидела валявшуюся на ковре дорожную сумку. Та, с которой она была на фуршете, засунута в ее недра. Интересно, с чем она выскочила из прежней жизни?
«А я из нее... выскочила? — переспросила себя Лиза. — На самом деле?»
Лиза прислушалась к себе. Она знала, какой ответ хочет получить, но не решалась. Она колебалась. Но потом набрала воздуха и сказала:
— Да.
Вслух.
Дверь открылась, и в нее просунулась голова женщины.
— Вы разрешили мне войти? — спросила та.
— Я? — Лиза уставилась на нее не понимая.
— Я постучала и услышала «да», — ответила женщина, входя в комнату.
Она была высокая, тонкая, с рыжеватыми волосами и белым лицом. Лиза смотрела на нее так, будто пыталась вспомнить, где видела ее.
— Вы сказали «да», Лиза, — женщина засмеялась.
— Сказала... — Лиза тоже засмеялась. — Ну да, да, входите.
— Вы меня не узнали. Я Надежда Сергеевна, подруга Ксении Петровны и вашей мамы. Мы встречались с вами однажды у Ксении Петровны, правда очень давно.
Лиза почувствовала, как ее сердце леденеет. Ну, конечно. Она помнит ее. Но только та женщина...
Неужели? Жар прилил к щекам. Она... как сильно она изменилась!
— Простите, но я... я, наверное, еще сплю...
— Ксана сказала, что вы здесь, и я решила поздороваться.
— Очень рада, да... — лепетала Лиза.
— Не стану вас беспокоить, Лиза. Хочу пригласить вас к нам с мужем... днем... на чай, — сказала она. — Наша комната в правом секторе, там, где двойные лоджии. Ксана нас так замечательно устроила.
— Спасибо, Надежда Сергеевна. Я приду.
Женщина выскользнула из комнаты, а Лиза тупо смотрела на дверь. Коричневую, с золотой ручкой. Потом перевела взгляд на шкаф. Он был добротный, из настоящего дерева. Стол на витых ножках. Ничего временного, случайного. Все... вечное. В этом невечном мире хосписа.
Лиза огляделась снова. Окинула взглядом столик, на котором стояли орхидеи. Точно такие, как у нее, надо же. Но как они могли переехать сюда? Какие глупости, это венерин башмачок, самый распространенный сорт. Но они здесь как раз к месту, потому что орхидеи хочется выращивать тогда, когда нехорошо внутри, чтобы окружить себя тем, что может радовать.
Она посмотрела в окно. Занавеска рдела на солнце. Лиза вскочила с кровати и отодвинула ее. Лучи ударили в глаза. Внезапно из какого-то перевода пришла в голову фраза: «Встань лицом к солнцу и, не щурясь, смотри на него. Его сила вольет в тебя силу».